Девушка перевела взгляд на слизеринских старшекурсников, как-то потерянно сгрудившихся возле последнего вагона – еще бы, такой позор! Их принудительно заставили окончить седьмой курс в Хогвартсе, а ведь уходили они так красиво! Триумфальные взгляды, подчеркиваемые презрительными улыбками, громкие слова о будущей победе Темного Лорда… И где сейчас эти торжественно-величественные блики в глазах?
Лишь ледяное молчание и равнодушные, скользящие по толпе, взгляды, ничего не выражающие лица и подчеркнуто незаметное поведение, – что как раз и бросалось в глаза. Тихие слизеринцы, не пытающиеся привлечь к себе внимание – такого еще никогда не было.

Лишь первокурсники вели себя предсказуемо – взволнованный блеск в глазах, радостные улыбки и затаившиеся блики страха где-то на глубине этой радости заставили Гермиону вспомнить, что и им довелось столкнуться с последствиями ужаса войны.

Гермиона поправила сползающую с плеча лямку сумки, вздохнула, бросила последний взгляд на слизеринцев и медленно пошла дальше по платформе, толкая вперед свою тележку с чемоданом и Живоглотом в клетке.

Так правильно… Так должно быть…

Война оставила глубокие, не смываемые радостью раны в каждом сердце. Эти раны до сих пор сочились отжившим себя страхом и горечью потерь. В глазах почти каждого ученика Гермиона видела чью-то смерть. Чья-то прощальная улыбка застыла в каждом взгляде, чей-то предсмертный вздох слышит каждый из них, чьи-то друзья остались лишь в памяти – счастливые, улыбающиеся, живые…

Это так спокойно и правильно – всколыхнуть в сердце угольки мертвого счастья, поджечь в глазах жизнь…
Все это так безлико и кричаще – как будто все наперебой твердят, перебивая друг друга: «Мы живы! Мы счастливы!»

Гермиона вдруг нахмурилась, вспомнив о родителях, до сих пор, мирно живущих в Австралии и не подозревающих о ее существовании.
Нет, она все правильно сделала, что решила пока не возвращать им память. Вот она окончит седьмой курс, и тогда поедет к ним, вернет им мертвые вспоминания о живой дочери…
А сейчас это все равно ничего не изменит.

Гермиона закусила губу, опустив взгляд. До сих пор больно.
Интересно, а эта тяжесть на сердце когда-нибудь исчезнет? Эта гниющая в душе боль когда-нибудь ее оставит?
Время лечит, твердили книги. Но что-то не спешит оно затягивать глубокие, сочащиеся мертвым счастьем, раны.
Перед глазами вдруг ожили картины прошлого: мертвое тело Фреда, рыдающая у него на груди Молли Уизли, застывший взгляд Гарри, безжизненные глаза Джинни, Рон, судорожно глотающий ртом воздух, как будто даже дышать, смотря на мертвого брата, ему было больно…
А еще почему-то всплыла озорная улыбка Тонкс на прощание: «Все в порядке, Гермиона! Я сейчас вернусь, постой здесь!..», блеснувшие желтым пламенем глаза Ремуса, когда он увидел, как замертво падает его жена, его последний, отчаянный взгляд на нее, и он едва успел вскинуть палочку, как заклинание Пожирателя ударило ему в грудь…
Интересно, а что будет в этом учебном году? Первый год после войны, поджидающие в каждом коридоре призраки прошлого…
- Все в порядке, со мной все хорошо, - шептал искусанными губами Колин Криви. – Иди, Гермиона, скорее, помоги Анджелине, она вон там…
Больше живым Гермиона его не видела. Когда она вернулась туда в следующий раз, у ног Колина лежала сломанная палочка, застывший взгляд упирался в звездное и безлунное небо, безжизненная маска смерти на лице.
Девушка тогда даже не заплакала. Это потом на нее обрушилась правда, которую услужливое сердце вначале приняло за иллюзию, страшный сон…
Интересно, что ей не дает сломаться сейчас? Когда воспоминания о мертвых живой и реалистичной картиной стоят перед глазами?
Наверное, что-то еще осталось от той сильной, хладнокровно мыслящей девочки. Вот и сейчас она продуманно решила, что друзья помогут забыть, что безжалостное пламя времени поглотит общее горе; конечно, старые воспоминания еще долго будут дразнить кипящую внутри смесь из боли и отравленной неживым счастьем надежды… но и это пройдет, и она сможет похоронить это под гнетом новых забот, счастливых воспоминаний, которые они снова начнут создавать… - маленькая иллюзия рая, как многообещающе, правда, Гермиона?...
Гарри и Рон – оплоты ее спокойствия и последнее сосредоточие веры в <i>жизнь</i> для ее израненной воспоминаниями душе.
Все будет хорошо, они сейчас счастливы, все закончилось, значит, и она счастлива, по-другому не может быть….
А счастливы ли на самом деле?..
Даже внимательно присмотревшись, никто бы не осмелился утверждать, что что-то изменилось в гриффиндорской старосте – все те же непослушные локоны волос, все то же миловидное лицо, все те же, задорно мерцающие карие глаза – блики в них причудливо и весело отражают хорошее настроение девушки.
Никто бы не сказал, что что-то изменилось… Даже Гермиона почти поверила, что она счастлива.
Наверняка, та ожесточенная и какая-то горькая улыбка лишь кажется такой в этом свете, уж точно те ледяные искорки, периодически всплывающие сквозь удушливую теплоту ее карих глаз, лишь мерещатся случайному прохожему…
Но, в конце концов, не она одна попыталась отгородиться от действительности вымученной улыбкой и застывшим взглядом, сверкающие блики которого снова увязли в воспоминаниях о войне…
Гермиона с почти детским, изучающим интересом, рассматривала старшекурсников – особенно пристально она вглядывалась в тех, кто потерял своих близких и друзей в ту ночь.
Их было сразу видно – лихорадочные взгляды, попытки отгородиться от внешнего мира непробиваемой стеной из улыбок и притворно радостных возгласов при встрече с однокурсниками.
Но она также видела и тех, кто не прятал своего горя, и тех, кто решил, что перебороть боль можно и наедине с собой…
Им наверняка кажется, что само их выживание поможет пересилить, перебороть эти муки. Им кажется, что раз они еще живут – значит, все хорошо, значит, можно делать следующий шаг в своей жизни, слепо следуя протоптанной тропинке во тьме… Они думают, что, натыкаясь на стены в этой беспроглядной темноте, сбиваясь с пути, они смогут пересилить боль, выдержать душевные муки и угрызения совести.